Spoiler
Pressura Stilla с латыни на русский переводится стандратно как "перепад давления", хотя буквально означает "падение давления". Отсюда же немецкое "штиль".
Nid oes unrhyw Byd heb ddarn o Hud.
Имён Динхель старался не запоминать. Старая полезная привычка: прочитал, отметил в блокноте, отложил дело и забыл. Все имена, фамилии, жен, детей, родословные, адреса, номера машин и города в памяти хранить – голова лопнет. Формальная очистка все не снимает, своя метода всегда лучше. Запоминать их не стоит, но каждое дело все равно содержит кучу этого мусора, частями отпечатывающихся в памяти. Вот и сейчас, откладывая очередное дело, никак этого Даяса из головы не вынуть.
Даясов кругом - как пыли. В отделе и то - два Даяса. Говорят, мода на имена идет полосами? Чуть подумать наперёд мода отменяет? Что с того, что имя Даяс переводится с чуждого нам жалдеса как «мощный»? Особенно хорош мощный Даяс из лаборатории химанализа – статями тварк, чуть выше прикроватной тумбочки, с аллергической кожей на шее и на груди, пошедший в химию самоубиваться назло природе. В ходе научного самоубивания выяснилось, что смена климата с родного на кондиционированный аллергичность аннулировала. Но роста это счастливое обстоятельство Даясу не прибавило. И куда ни плюнь - Даясы, Ксены и Теранги. А девочки, соответственно, Каливадис, Озмирес и Эранис. Еще Месендорис, да. Почему-то родители девочек тяготели к западным пожеланиям... Можно подумать, что родители, выбравшие для наречения своих дочерей имя Месендорис желают увидеть выросшими их - в поварихах или официантках...
Отложенный Даяс «номер два» тоже могучими статями не отличался, был средненьким размерами электриком в автобусном парке, как сейчас говорят, «гордым трудягой». Отложенному Даясу «второму» не повезло так же как и «первому» – он исчез. В вагоне автобуса. Хоть потомством тоже успел обзавестись... Имя и возраст сына фигуранта из привычной к стиранию ненужных деталей памяти уже уплыли.
Второй день Динхель вычищал из памяти фигурантов «висяков», дыша не самым приятным воздухом подвала управления, ища связи между делами исчезнувших за последние пять лет внезапно или так же беспричинно взорванных «изнутри наружу». Неизвестно чем. Просматривать дела про этих взорванных и - особенно - сопровождающие те дела документальные фотографии, с перечислением на планах местности того, какая часть тела жертвы на сколько метров от эпицентра улетела, было неприятно. Даже в черно-белом исполнении. Разнообразием картины с мест обнаружения взорванных не отличалось: тело - вразнос, кругом, на стенках и на земле – пятна, одежда, если и была – в клочья. Вещи, бывшие в руках жертв... это разнилось.
Вселяло мужество в это перекапывание деталей осознание того, что он не один так мучается: в архивах Цтуба, Саханде и в Таг Ожардау, со своими частями пересекающихся списков, сидели такие же несчастные, запряженные в написание будущего «отказного вердикта». Задание, полученое Динхелем, предполагало, по безальтернативным и скорым итогам, подверждение им звания консультанта по отклонениям (в запуске дел в производство). Можно было бы и без проверок добавить полосок, но у нас «так просто» давать ничего не принято – надо же подчинённого помучать! И желательно – на незнакомом для служивого фронте работ. Чтобы не возомнили о себе чего. Хорошо хоть не послали проверять объемы расхищения сырцовой нефти на буровые... Динхель не разбирался в промышленных сепараторах. Лучше уж эти, пропавшие.
Исчезали бесследно, с негромким хлопком, лет уже пять как, может - чуть меньше. Дела традиционно закрывались с грифом «подозреваемый не выявлен». Засуетились и назначили криминальное переосвидетельствование сразу по всем похожим пропажам только тогда, когда прямо в здании одного из районных судов Кинейды исчез пожилой судья по имущественным спорам.
Судья вышел из своего кабинета в половине третьего часа дня и, смурной лицем, проследовал под видеокамеру, направленную со стороны холла лестницы, повернул в направлении двери «генерала» и пропал в непросматриваемом с камеры отрезке пути длиной не более полутора метров. Камеру, запечатлевшую для истории уплывший за угол затылок судьи, тряхнуло и это сотрясение воздуха даже включило сирену сейсмического извещения. Противоположная камера, смотрящая на обширную полукруглую площадку перед дверями генерального и его заместителей, как всегда бывает в тех случаях, когда это требуется, была отключена. Отдел технического обеспечения суда предоставил документ, из которого следовало, что камеру, не показавшую куда и в каком виде испарился судья, должны были подключить назавтра. Ну что может случиться посреди города и суда, где охрана каждой клумбы и та - с автоматами?
В помещении суда было не только визуальное сопровождение сотрудников, но и на удивление, термическое. Объяснялась такая забота о температуре находящихся в суде тем, что прошлый генеральный панически боялся заразиться гриппом. Следственной группе по рассматриваемому делу рассказали (и этот рассказ был тоже старательно занесён в протокол осмотра приковерного места происшествия), что прошлый «раздельный» генерал был переведен к нам «из центра» (куда центральнее Кинейду?) взамен взяткоимного, отправленного в не слишком «почетную» ссылку на западный рубеж.
Прибывший взяткозаместитель переболел этим недугом. Насколько серьезно передолел - неизвестно, но, должно быть, тяжкие воспоминания запали ему в душу. Его первым хозяйственным приказом было утепление окон. Северные края, здесь у вас бывают снегопады, понимать надо! Вторым указанием было «найти» средства на термодатчики. Которыми и оснастили коридоры здания. Благодаря этой новации охрана, бегающая по этажам на любое превышение температуры драгоценных тел сотрудников на полградуса, прокляла гриппофоба так, что через годик он слёг с открывшейся онкологией, но так следственная группа получила данные о температуре воздуха в момент происшествия. Плюс- минус милисекунды. Температура ушедшего за угол затылка была в норме, разве что на полградуса выше обычной, но волна, долетевшая до камеры, уже была на удивление теплой. Как если бы метрах в трёх от камеры включили печку. Никакой вспышки в коридоре заметно не было, никаких печек тоже.
Далее последовал еще сюрприз, обязанный внимательности одного из следователей группы: в момент поворота судьи за угол в панели облицовки, на противоположной стороне площадки, мелькнула тень отражения. Провели следственный эксперимент: тень могла появиться только если бы пропавший был одет не в голубоватый с проседью костюм, а в тёмное. Площадка освещалась матовыми плафонами одинаково ровно со всех сторон. На площадке судья был один. Динхель несколько раз просмотрел видео «призрака темного пиджака» в высоком разрешении. Никакой фигуры не заметил, но хоть что-то. По прочим делам об исчезнувших не было и того. Шагнувший «в никуда» судья нёс в руке папку, как сразу выяснили, на подпись дела, касавшегося посмертного «попила» наследниками имущества одного промышленного магната средней руки. Чем, видимо, и объяснялась повышенная температура его шеи. Но даже если судья мигом «весь вспотел», что-то вспомнив, то не испарился же он от этой мысли?!
Судья не был первым исчезнувшим юристом, захваченным на видео за несколько секунд или за считанные минуты до последнего мига. Три года назад на Долгом Лимане при сходных обстоятельствах исчез, точнее – взорвался некий Бай-Громек, тридцати семи лет. Причина, по которой разорвавшиеся на мелкие куски и исчезнувшие бесследно были объединены в один «подозрительный» список, выяснилась в ходе рассмотрения этого инцидента: одномоментно с Бай-Громеком пропал его вероятный визави, с которым он, по свидетельским показаниям, собирался о чём-то потолковать. От этого гражданина даже липких пятен не осталось. Картина, предваряющая инцидент, ни ясностью намерений ни логичностью поступков героев не отличалась. Если по судье всё было исследовано до пикселя на экране, то портовый самовзрыв с удалением из списка живых сразу двоих граждан объединённых королевств оставался мутным как зимний туман.
Инспектора Бай-Громека опознали по «хвостовому» челобиту. Голову не нашли, хотя этот предмет трудно спутать с обычными для порта предметами, которые могут оказаться на крышах. Посетитель пирса для импортных грузов разлетелся на мелкие ошмётки в проезде между контейнерами, будто его разорвало давлением крови или каким-то компактным устройством, которое он проглотил. Или его заставили проглотить. И это разрывное вещество, судя по характеру найденных тканей бывшего на момент взрыва живым тела, проникло в циркулировавшую по венам кровь. У несчастного Бай-Громека были разорваана часть кровеносных сосудов даже в тех кучках плоти, которые остались внешне не повреждёнными. Следов известных ВВ на месте обнаруженно не было.
Прибыл Бай-Громек на приёмно распределительный терминал никого из сослуживцев о вечерней поездке не известив, частным порядком, в нерабочие часы, ближе к ночи. Здесь он, непонятно за какой надобностью, встречался с Фахи дейна Мридола, бригадиром грузчиков, урамбу по расовой принадлежности да и по внешним параметрам сомнений не вызывавшим, с терминала не отходившим, но отославшим инспектора, после пяти минут разговора (как стало известно в ходе расследования) далее - к человеку, который мог что-то знать про сертификацию импортируемых в страну тонизаторов. Почему Бай-Громеку было не выяснить эту не секретную информацию с проходной? Приёмщика грузов выскотехнологичного отделения в порту звали Тони, а по документам он проходил как Нотойн Мунес, и был он - не много ни мало - представителем дистрибьютера означенных тонизаторов и ещё ряда биотронных имплантов в регионе. Нотойн был иммигрантом, не потерявшим, однако связей с преследовавшей его Родиной на крайнем западе. Так с людьми случается, особенно - с людьми торговыми. Почему инспектор шестого управления Бай-Громек сразу не отправился к этому Тони, этого у разнесённого в гуляш спросить уже не представлялось... Да и последнее дело, которое вёл вечерний посетитель, никоим образом импорта означенных устройств не касалось. А касалось оно, неприлично сказать, краж домашних животных.
Ещё живой Бай-Громек покинул береговой терминал и через пять минут прохода по порту показывался возле ангара, где в отдельном кабинете должен был пребывать означенный Тони. Но не пребывал, потому что занимался своими прямыми обязанностями - отправлял фуру с грузом. О чем Бай-Громеку народ, опознавший его по фото из архива управления, и намекнул, повернув его от ворот в направлении бокса погрузки, что с задней стороны того же ангара. Бай-Громек обогнул ангар. Камера, смотревшая не на приёмный туб, а на подъезд слева, отобразила невысокого человека в плаще, но без опознавательного кепи, похожего на джизхуни, отбрасывающего тень на площадку от стены. В правой руке Бай-Громек, выхваченный поворотной камерой, нес не подходящий по моде и не соответствующий его должности округлый баул с какими ходят выездные доктора. Потом камера провернулась за угол, а когда вернулась на прежнее положение, инспектор уже покинул сектор.
Около туба отправки товаров Бай-Громек так и не появлялся, свернув в ряды оптовых контейнеров, стоящих на площади перед тубом в несколько рядов и в три этажа. Между скирдованными контейнерами шли «улицы», достаточно широкие для того, чтобы там умещался разворачивающийся погрузчик. Проходы эти временные прожекторами не освещались и никакими следящими устройствами оснащены не были. Камера отметила время прохода Бай-Громека с секундной точностью поэтому не сложно оказалось установить, что водитель грузившейся фуры услышал заинтересовавший его хлопок, похожий на выстрел, минут через десять после того, как инспектор зашел за контейнеры. Хлопок был достоточно громким, для того чтобы заглушить завывание погрузчика. Выбравшись из кабины, водитель прошел вдоль бронированного фургона к погрузочным воротам. Здесь он узнал, что отлично ему знакомый Тони зачем-то отлучился, отойдя «пять минут назад» к контейнерному городку. Погрузчик хлопка не слышал. Площадка отправления освещалась режущими глаза прожеткорами лучше, чем днём. Единственная тень на площади была в контейнерном складе. Водитель фуры, Шандо тийн Эла, красномордый детина, прошел вдоль стены белого ангара, обнаружив на нем темные пятна против третьего прохода. Он и оказался первым свидетелем, обнаружившим то, что осталось от Бай-Громека для судмедэкспертизы. Чемоданчик Бай-Громека исчез так же как и его верхний орган.
Представитель дистрибъютера в проходной не появлялся. Экспертиза следов его группы крови на на месте самовзрыва Бай-Громека не обнаружила. Сразу по извещению о ЧП территорию порта закрыли, все грузы, выходящие со станции, стали подвергать усиленной проверке. Конечно Нотойн Мунес, знавший терминал лучше пришлых полицейских, мог бы покинуть порт, но с чего вдруг? Тони был хорошо зарабатывающим иммигрантом. За ним в Шоло оставалась записана квартира, купленная в рассрочку с молодой почти женой, счёт в банке, так и оставшийся не востребованным и прочие радости жизни. Нотойна объявили в розыск как главного свидетеля и подозреваемого. Безрезультатно до сих пор: не бедствующий на чужбине эмигрант как на дно Свинцового моря канул. Плыть до него там недалёко – всего то пару сотен километров. Может так и ушел. Никакого упоминания о цепном перекрытии акватории лимана Динхель в протоколах не нашел.
В деле Бай-Громека, кроме нелепого маршрута перемещения ночного визитёра, была еще одна непонятная деталь: на территорию порта отдыхающий инспектор приехал на наёмном такси, поймав его посреди города, в деловом квартале. Расплачивался инспектор не картой, как это привычно делать всем полицейским, а наличными банкнотами. В растрепанных кусках заскорузлой от засохшей крови одежды ни нашли ни единого носимого документа и ни единой купюры. Не найдена была и платёжной карта. Представить себе, что кто-то из портовых или водителей извлек эти деньги и не нужные им именные документы из лоскутов окоровавленной материи? Таких предположений не выдвигали даже коллеги покойного из Шоло, упустившие многие моменты, которые можно было бы успеть отметить по свежим следам. Обыски на квартирах у обоих – разорванного и исчезнувшего - никаких интересных находок не добавили. У чорхуни (получившегося похожим на генетическую четвертинку) Бай-Громека осталась такая же частичная хуни жена, ныне вдова, уже покинушая земли ОК вместе с двумя детьми школьного возраста.
Судя по небрежности составления протоколов и по количеству следственных упущений, полиция Шоло не отличалась профессионализмом. Или Бай-Громека нун Малахата (взглянуть, где это) на тундрах не слишком любили. На этом представители юриспруденции среди пропавших заканчивались и начинались граждане с профессиями попроще. Поколебавшись вторую половину первого дня изучения материалов Динхель лопнувшего от подскочившего давления северянина (с разыскиваемым до кучи Нотойном Мунесом) из своего списка выкинул. По соображениям слишком множественного несовпадения. Лыко не в строку. Северянам хотелось списать и закрыть это дело навсегда, подогнав под любые санкции, прекращающие доследования, но других двойных исчезновений, да еще и со столь халтурно проведенным горячим расследованием, в череде дел не было. Да и все «мокрые» дела списка надо бы, по правилам классификации, рассматривать отдельно - агрессивные игруны, в экспозицию которых надо внести прецедентные указания, разнообразием поведения не отличались. Но кто ж ему такую вольность позволит? В коллективный список это дело внесено, значит столичный кабинет уже всё предначертал.
Сначала, решил Динхель, откладывая папку с портовым делом на нижнюю боковую полку, надо попытаться понять, что срабатывает по большинству случаев, потом как-нибудь в готовое представление впишем нагрузочные трупы. Не первый год замужем за управлением Динхель уже усвоил, что в некоторых случаях раздражать высокое руководство подозрениями, даже шестнадцадь раз обоснованными, становится себе дороже.
Отвязавшись от кровавого лимана трехлетней давности Динхель позволил себе ослабить внимательность, думая о постороннем.
«Солдат закона дожен быть универсалом!», полагало руководство королевского управления борьбы с правонарушениями, злоупотреблениями, организованной и аутичной преступностью. Монетный двор даже отразил этот принцип тасования кадров в почетном знаке сменных директоров управления «Карающий Универсал». Почетный знак люди называли «кар-кар» или «карун». На нём был изображен гипертрофированный мускулатурой молодой бог в традиционном головном уборе с клювом, делающим его похожим на ворону, поднявший над головой мировой арбуз Ува. Не успев привыкнуть к одному типу преступлений, стражи законности перебрасывлись на другие участки фронта борьбы за дело Права. Такого цирка до войны не было...
Ещё руководство любило переименования и сокращения тех отделов, которые, на его взгляд, не оправдывали содержание себя. Названия менялись, суть оставалась. Полиция как была полицией так и оставалась, назови того полицейского хоть государственным послеживателем хоть быком комолым. Госконтом третьего ранга вместо капитана полиции Динхелю назваться было непривычно, но в документах приходилось. «Был задержан, оттиск, гос.конт.ом тэрэ, предупреждён о том, что оказанное сопротивление... наказуемо общественным штрафом в пользу сирот». Про сирот в отчётах не писали, но госконт... госкот... госскот...
Динхель подозревал, что последнеее переименование было продиктовано желанием министра выглядеть дружественно относительно восточных соседей. Теплые до ожёгов отношения с конфедератами, почти задымившиеся после Видуйского инцидента, ничуть не мешали делать государственные реверансы в сторону вечного геополитического братства, немного подпорченного стычками на почве разно понимаемых прав природопользования. «Утренние хуни нам не Враги!» Не... не враги. Всего лишь хозяева положения. Последнее экономическое дело, успешно доведенное до посадочного конца группой, в которой служил дознавателем Сенон Динхель дин Акан в отделе борьбы с контрабандой, было связано с переправкой драгметалов под видом радиоактивного лома соседям из братского «народа утренней зари». Задержание с поличным производили на границе, впритык к железнодорожном мосту, через который состав с драгоценным ломом, преодолев километр мелководной, но широченной реки, попадал на земли «друзей». Тепловозный пилот, неведомо какими путями проведав, что на последней станции перед границей поезд задержат «до-прояснения-деталей» то ли сам решил кинуть груз, то ли его заставил сопровождающий. Ядерный ЛПК отцепился от состава прямо на перегоне (оказывается, у современных модулей была такая конструкционная возможность) разогнал таран и, снеся створки старых еще затворов, увел силовой модуль на мост. Старший группы захвата потребовал по кабелю от той стороны развернуть примыкающую к дружескому берегу станину. Те даже ухом не повели. Модуль учухал на дружеский берег; никого из локомотива службе безопасности не показали - ни машиниста ни сопровождающего груза, брошенного в паре километров от границы, хуни не выдали. Экологически некондиционный локомотив вернули, прицепив вторым к составу, пересекшему речное море в обратном направлении. Дело перешло в разряд дипломатических претензий...
Еще руководство временами спохватывалось и разгоняло подразделения, где скапливалось слишком много тепла в отдельных креслах.
Тут явно чувствовалась рука прокуратуры, управлению не подчинявшегося, но ответственного напрямую перед минфином. Вот последним, как выяснилось, разогнали, простите, переформировали отдел по предотвращению межрасовых конфликтов, в просторечии «о, мрак». До разгона во мраке мрака сделали единственную знаменитую вещь – большую настенную интерактивную карту мировых межэтнических взаимодействий. Тыкаешь телескопической указкой на этнически- идентифицируемую фигуру и она начинает дергаться, изрыгая клубы дыма и посылая очереди дружелюбия, летящие в стороны соседей, как ближних так и дальних. И те, в ослабленной ярости, отвечают взаимностью. В итоге одного тычка по мишени вся карта минут на пять заполняется многоэтажными проклятиями и натуралистически показанными услугами наёмников по нейтрализации друзей в подарок богам...
Сотрудники, особенно молодые, получали зависимость, сравнимую с наркотической, зависая у стенда и создавая международные конфликты со многими неизвестными. Обнаружение этого безобразия генеральным мраком, вышедшим к народу на шум особо жаркого обсуждения, кончилось тем, что он приказал её занавесить, оставив демонстрации дружбы народов всего Тшахона для больших праздников.
Самым устойчивым отделом управления, никогда на памяти Динхеля не менявшим подчиненности был ОПЭК - отдел противодействия экономической коррупции. Название отдавало идиотизмом, что не мешало ОПЭК стоять на всех шести ногах. Причиной такой устойчивости, как небесосновательно подозревали не только в народе, было то, что ОПЭК с секторальной коррупцией боролся возглавляя её. Виллы руководителей ОПЭК соперничали по роскоши и защищенности с семейными гнездами пяти основателей военно- экономического союза, положивших начало объединению совражеских королевств в империю.
Динхель дочитал историю очередного исчезнувшего, защелкнул папку и наобум вытащил другую из груды, вываленной на стол.
Человек с уже ставшим традиционным именем Даяс и с фамилией в рифму Шатбоаз, трудившийся водопроводчиком – Динхель прочитал дважды, потому что поверить в такое совпадение с первого раза не получилось (родители Даяса пошутили?) – месяц назад пропал в трубе городской канализации. Ушел проверять течь и не вернулся. Напарник у Шатбоаза попался совестливый и не робкий. Он прошел трубу насквозь. Течь обнаружил, Даяса – нет. Ни останков – труба была отключена от сети, только она дне оставалось немного воды от прокачки - ни челобитов ни инструментов ни одежды. У пропавшего Шатбоаза осталась жена с двумя детьми, старшим сыном и младшей дочкой, искренне безутешная по причине потери кормильца и в наследстве не заинтересованная – у пропавшего остался младший брат, проживавший в другом городе, который и наследовал квартиру. Как там решили брат покойного с вдовой оставалось за кадром – в деле была отсылка на номер решения суда по имущественным вопросам, подниматься и идти проверять Динхелю не хотелось. Он выписал номер дела в блокнот, приписав «мотив: квартира - сантехник» со знаком вопроса.
Напарник Даяса подозрений не вызывал (да и если бы убил, то куда он подевал тело?), наверху ждали другие члены бригады. Даяс мог бы вылезти и уйти неизвестно куда, кинув напарника, жену и детей, только став бестелесным невидимкой. В то время, когда Даяс отправился в трубу с галогенным прожектором на аккумукляторах и с перечисленными отдельно инструметнтами, его напарник осматривал коллектор, как того и требовала его задача. Через некоторое время после ухода, как написано в протоколе допроса «меньше, чем через пять минут», напарник почувствовал резкий перепад давления, дуновение в спину, но не придал ему значения – в канализации часто такое случается: то там спустят воду, то здесь, откроетася колодец, пропустит сифон воду, вот воздух и шатается. Спохватился напарник только минут через десять и спросил по провисающей связи, что там Даяс нашел. Работали без респираторов, потому что в респираторах надо лишние движения делать, а к запахам сантехники и водопроводчики уже привычные. Оба прослужили городу порядком: исчезнувший Шатбоаз шесть лет, а его напраник и того больше. Все свидетели исчезновения – тот напарник и бригада - допрошены и оправданы за неимением состава преступления. Дело закрыто «до прояснения вероятных сопутствующих обстоятельтств и обнаружения мотивов», вырыть из долгого ящика и вынести вердикт... когда гриб спляшет и споёт. И не под фонограмму.
Динхель отложил очередной «висяк», выщелкнул кассету из стойки дешифровщика и просмотрел в том же выборочном порядке еще десяток аналогичных кассет, изредка делая, по собственному ощущению, бесполезные выписки в блокнот. Большинство дел описывали призошедшее как под копирку: в течении пяти минут человек, на поверхности, под поверхностью, на воде и однажды - в воздухе, иcчезал. Иногда с останками, но чаще - без. Мотивы если и просвечивали, то смутно и главное – было не понятно как неизвестный злоумышленник расправлялся с жертвами, откуда брался и куда изчезал сам. От этого набора висяков даже не попахивало, а прямо разило игрунами, но никто пока не слыхал об игрунах, захватывающих человека мгновенно.
Эффект «взрыва изнутри», который явно наблюдался в ряде дел, с исчезновением частей масс в никуда, бывало, возникал при «фокусных проколах» или «пробоях». Этим редким видом физической магии владели писатели, боги, мифические небесные кракены, чуть менее мифические тварки и твонки, показывали такие фокусы настоящие хуни и настоящие урамбу. Талассиков всуе лучше не упоминать. Остальных надо опрашивать и не обязательно, что они соизволят чего рассказать. Дело то подсудное: иголочный прокольчик вызывает дикую трату энергии, похожую на взрыв противотанковой мины. А не хлопок, «то слышимый то не очень», шина лопнула или дверью шарнули? При магических проколах лучше не присутствовать в тактильной близости, а отбежать заблаговременно на километр. У атеистов «почвенников» считается, что проколами на Ув была занесена жизнь, потому что не с неба же она упала?! Физическим и понятным вариантом прокола было собирание лучей света Ошона линзой в точку с целью переноса его энергии прямо на поджигаемый предмет. В большинстве районов суши Тшахона такое собирание было невозможно, но в высокогорьях, где люди жили только в пещерах тварков (или твонков?), этот фокус показывали. Чтобы перенести массу взрослого человека отсюда не важно куда нужно вмешательство богов или писателей. Остальные вряд ли потянут. Зачем и где потребовались столь разные, по всем параметрам, фигуранты?
* * *
Комменты, если появятся, пожалуйста, в прежнем порядке в отдельную тему (тыц!).
